Школа джазовых танцев МСДК
Интервью
Леру (Валерия Орлова)
Леру (Валерия Орлова) — танцор линди хопа, бальбоа и бурлеска, активист свинговых танцев, преподаватель, диджей и организатор танцевальных фестивалей в Пекине. Леру начала заниматься линди хопом в МСДК на заре его основания, а после переезда в Китай сыграла значительную роль в популяризации свинговых танцев в Пекине, быстро став одной из ключевых фигур китайской сцены.
ИНТЕРВЬЮ: ЛЕТО 2015, ПОСЛЕ МАСТЕР-КЛАССОВ ЛЕРУ В МОСКВЕ
— Как ты пришла на линди хоп? Как он появился в твоей жизни? И что это было тогда?

Меня позвал мой знакомый, сказал — «пойдём танцевать». Я даже не спросила, что пойдём танцевать, сказала, «пойдём». Координация у меня была плохая, и хотелось научиться как-то танцевать «по-правильному». Всё тогда было в клубе «Полнолуние», он меня привёл на занятие. Та группа давно начала, я пыталась влиться уже в середине. Мне было сложно понять, что к чему. Но больше всего запомнилось — я туда прихожу, а там маленькая девушка с длинными волосами, преподаёт без партнёра и какую-то разминку даёт под хип-хоп. Это была Ольга Моисеева. Мне ужасно понравилось, несмотря на то, что я ничего не поняла. Шла потом, пританцовывая, домой. Друг, который меня привёл, отвалился через два месяца, а я с тех пор не пропустила ни одного занятия вообще, потому что мне ужасно понравилось. Был такой заряд позитива, который невозможно вычеркнуть из жизни, какое-то счастье, которое на меня свалилось, и так с тех пор вот 13 лет уже.

— Что тогда представляло из себя московское коммьюнити, когда ты пришла? Сколько народу? Как проходили вечеринки?

Были танцоры буги-вуги, в основном они были в «Танцклассе». Было несколько танцоров буги, которые ушли только что в свежеорганизованное МСДК, которому тогда было около года. Оля (Моисеева) начала преподавать линди хоп совсем недавно.

В принципе, линди хопа как такового ещё в Москве не было на самом деле. Это был вариант буги-вуги, который назывался линди хопом, и всё это радостно танцевалось от этой точки.

— Но ты знала, когда ты шла на занятие, что ты шла именно на линди хоп?

Да-да, конечно. Я ходила 2 месяца сначала на буги-вуги, но потом как-то забросила это дело. Упор был именно на линди хоп. Было очень мало народу тогда, нас было по пальцам пересчитать, было всего 2 или 3 группы. Хорошая вечеринка — это 30 человек, 50 — это уже какое-то соревнование или мероприятие. Танцоров буги было больше, линди хопа было очень мало.

— Я знаю, что вы со Слэмом (Евгением Демченко) активно соревновались. Как вы встали в пару?

Он пришёл в начинающую группу по линди хопу, которая открылась на месяц позже. Он такой весёлый человек, приходил в нашу продолжающую группу, не зная ничего, не зная даже свингаут. Стоял в открытой позиции и просто улыбался. Ему за это многое прощали. Он очень быстро научился танцевать! У Жени есть талант: он может учиться чему угодно, очень быстро, и достигать хороших результатов, поэтому у него буквально через месяц или два получалось всё здорово. Я это заметила. И мне нужен был партнёр, с которым можно было просто тренироваться после занятий. Я спросила у Оли: «Вот этот парень на месяц позже меня пришёл, но как ты думаешь, имеет смысл мне у него спросить, может, он захочет со мной тренироваться?» Она ответила: «Смысл всегда есть. За спрос в нос не бьют. Давай». И я у него спросила, не хочет ли он попрактиковаться. И так всё началось. Сначала мы оставались после занятий и в уголочке просто тренировали материал. Сами занятия были два раза в неделю: по вторникам и четвергам. Нам этого не хватало, поэтому мы встречались в остальные дни тоже, после работы, когда как, когда где, и тренировались.

Когда были следующие соревнования, там была категория дебютантов. Я к тому времени танцевала три или четыре месяца, он, соответственно, два или три. То есть, мы были совсем зелёные. Мы заняли седьмое или шестое место, но нам всё равно очень понравилось. И после этого мы не пропустили вообще ни одного соревнования. И карабкались: сначала из дебютантов, потом вышли в основную категорию, заняли десятое место, а на следующих соревнованиях заняли восьмое, и так далее. Мы участвовали в каждом соревновании, и потихонечку взошли на самый верх. И занимали первые места почти год, пока у нас как-то не... разладилось. Я повредила себе щиколотку, был разрыв связки, я не могла танцевать полгода, и Женя занимался с другими партнёршами. Потом я уже уехала в Китай довольно быстро, и как-то всё это закончилось, уже с моей стороны. Я знаю, что Женя ещё тренировался. Но вот эти годы соревнований быстро подняли наш уровень нашего танцевания, разница была огромная очень быстро.

— Какие у тебя были амбиции? Какая у вас была цель?

Я просто хотела круто танцевать. Чтобы кто-то на меня посмотрел и сказал: «Ух ты! Как круто танцует!» У меня самооценка была очень низкая. Я достаточно плохо скоординированный человек, бьюсь обо всё локтями, прохожу мимо дверей в косяки. Правда, у меня это всё так и осталось, хочу сказать. Я могу плюхнуться назад на ровном месте, но при этом стала хорошо танцевать. Надо сказать, я добилась успеха во многих отношениях. Я сейчас это делаю профессионально: зарабатываю деньги выступлениями, преподаванием и, в общем, мне хватает на жизнь. Такая вот странная мечта сбылась. Которая даже не была сформулирована. Я просто живу мечтой, живу любимыми танцами, которые каждый день кормят меня, вдобавок ко всему.

— Ты занимаешься только танцами сейчас?

Да, только танцами. Раньше я занималась дизайном, но сейчас дизайн отошёл на второй план, за исключением танцевальных мероприятий, я делаю для них постеры, рекламу и тому подобное.

— Когда ты переехала в Китай, там не было ничего, что касается линди хопа?

Нет, там к тому моменту уже был свинг. Я начинала преподавать с Адамом, американцем, который за полтора года до этого только начал преподавать сам. Мы в этом году, кстати, отпраздновали 11 лет свингдансу в Пекине, 4 июля.

А тогда он начал всё это вместе с китаянкой по имени Лили. Он её привёл из сальсы: показал ей свингаут, показал ей GAP Commercial (популярное рекламное видео 90-х, где был линди хоп с трюками). Ей очень понравилось, она сказала: «Это намного круче сальсы». И они стали преподавать вместе, он быстро научил её всему, что знал.
Когда я только переехала в Пекин, там было очень мало танцоров: то есть, так, как, когда я пришла в свингданс в Москве. Тридцать человек — это вообще, считай, грандиозная вечеринка была. На занятия начинающей группы к нам приходил иногда один человек, но мы всё равно преподавали и в этих условиях.

Когда я туда только приехала, народ очень многого не знал, только начинал учиться. Например, не знали шим шам. Нужно было давать совсем элементарные вещи. И мне очень помогло то, что я в Москве активно участвовала в жизни МСДК и в организации мероприятий. Мы делали в Пекине Swing Walk (такие прогулки свинговые), мы делали соревнования, и много всякого. И очень помог организаторский опыт с Олей. Потому что когда я приехала в Пекин, я уже знала, как это всё делается, и всё это применила. И развитие пошло достаточно быстро. Сейчас, на одиннадцатилетие школы, пришла куча народу, было много выступлений, было весело, был бэнд, который у нас самих вырос за это время. У нас сейчас много преподавателей: всё происходит под одной крышей Swing Beijing.

— Я бы хотел поговорить про весенний ивент в Пекине. Ты участвуешь в его организации?

Да, это основное моё детище. Great Wall Swingout. Он проходит обычно во вторые выходные апреля. Изначально он задумывался как Lindy Exchange, то есть, без занятий и без соревнований. Приехал, посмотрел город, поел местной еды, заодно потанцевал. Потом это всё перешло в стадию фестиваля, когда мы уже начали приглашать преподавателей, одного или двух, они давали бонусные занятия, потом мы проводили Jack-and-Jill. Но всё равно мы делали это в каких-то исторических местах, в таком формате. А теперь это уже стало больше напоминать лагерь. Мы нашли хороший пансионат, прямо на Великой Стене, там мы проводим два дня с мастерсами. Мы привозим две или три пары преподавателей из разных стран. Обычно одна пара из Кореи, одна из Европы или Америки.

У нас два больших мероприятия. Одно — вот это (Great Wall Swingout), а второе — Swingtime Ball. Оно у нас будет в октябре. Это — соревнования. Соревнования мы только-только начали, потому что в Китае... Как сказать. Я поняла, что русские по натуре соревноваться очень любят, это дружеская конкуренция, которую не воспринимают слишком всерьёз, то есть, если вы заняли первое-второе место, никто зуб точить не будет. У китайцев как-то это по-другому. Не принято так друг перед другом выделываться. То есть, соревнование спортивное — это да, это нормально, а вот какие-то именно дружеские соревнования не приняты, они считают, что это приносит в дружбу разлад. Поэтому соревнования у нас плохо приживались.

Мы начали пробовать проводить соревнования 8 лет назад в Пекине. Они прошли нормально, но в следующем году никто не хотел записываться, потому что они получились какие-то «недружественные», с их точки зрения. Нам пришлось это делать в большей степени как шоукейс-соревнования. И уже потом, со временем, когда наши съездили в Америку, посмотрели на ILHC, они поняли, что соревнования — это круто: это сильно повышает твой уровень, и это такая цель для самоподготовки. Уже в прошлом году записалось довольно много пар, у нас было много категорий, было приятно смотреть. И мы сейчас активно готовимся к следующему. Я тоже записалась. У меня есть партнёр-бегиннер, мы будем выступать в Pro-Am.

— Какие ещё есть отличия между китайскими и русскими свингдансерами, помимо отношения к соревнованиям?

Скажу сразу, в Пекине это всё намного сложнее. Во-первых, у китайцев нет представления о джазе вообще, то есть, джаз — это контркультура, он был запрещён очень долго, и вообще, всякие «американские штучки» не приняты в коммунистическом Китае. Сейчас отношение уже более спокойное, можно всё найти, и информацию, и музыку. Но по сравнению даже с Россией и тем, как росли мы, это совершенно иначе. Какой-никакой, а джаз у нас был. Был Утёсов, было много джазовых бэндов, а у китайцев и этого не было, т. е., им объяснить, что такое «джаз» и «синкопа» было довольно сложно. У них даже другое чувство ритма. И объяснить «интуитивно», какой должен быть триплстеп в музыке, не так просто.

А вторая проблема была в стеснении. Сейчас молодёжь, конечно, больше раскована, а когда мы начинали, было очень сложно заставить людей стоять в закрытой позиции и не хихикать. Представьте, просто положить руку на плечо партнёру — это было в духе: «Ой, как же я буду чужого мужчину руками трогать». Хотя даже мужчины там тушевались, за талию не хотели брать девушек. За руку ещё ничего, в открытой позиции, а уж в закрытую позицию — ни в какую не хотели. А если всё-таки приходилось стоять, они друг на друга не смотрели и смотрели вниз. Это была ТАКАЯ проблема! Поэтому у нас, кстати, бальбоа не сразу прижилось (до совсем недавнего времени, 2 года назад начали понемногу уже набирать группы побольше).

Сейчас у нас, кстати, есть тенденция к раскрепощению: такая европеизация молодого поколения китайцев. И сейчас ажиотаж пошёл по слоу: блюз, слоу драг, медленный линди, вообще, медленное танцевание. У нас несколько групп начинающих, продолжающих, адвансов — все танцуют с удовольствием слоу танцы. У нас блюзнайты проходят раз в месяц, все наряжаются, и вообще, всем очень нравится. Вообще, я поражаюсь, такая разница огромная: 9 лет назад не могли заставить в закрытую позицию встать, а теперь такое.
— Как организовано обучение линди хопу у вас? Система курсов, или преподаватели ведут одну группу от рождения до закрытия?

У нас преподавание устроено курсами. Разделено это на четыре уровня. Первый уровень — это бегиннеры, то есть, группа с нуля. Ведут такие группы все преподаватели, без исключения, даже самые продвинутые, такие, как я и Джордж, мой партнёр. У нас есть ещё 2 пары отличных преподавателей, которые начали танцевать довольно рано, китайцы. Все ведут начинашек. Мы делаем для бегиннеров 8 или 10 занятий, в зависимости от того, в каком месте. Обычно этот курс занимает около 2 месяцев. 8 занятий — это если занятия проводятся в нашей собственной студии. Потому что они после занятия могут потренироваться. А другие занятия проводятся в барах, или где-то, где сразу будет вечеринка после. Поскольку там особо после занятия не позадаёшь вопросы и не потренируешься, то там мы проводим 10 занятий. В этот курс (бегиннеров) входит конкретный перечень фигур, которые нужно знать, и этот список общий для всех преподавателей. Мы обычно делаем рутинку в конце, с которой все выступают, чтобы закончить курс. Мы её тренируем, а потом идём на вечеринку какую-нибудь, там все наряжаются и выступают для всех. После этого они получают у нас сертификат. Все китайцы помешаны на сертификатах. Когда они идут в какую-то школу языковую, им после каждого уровня дают сертификат, что они этот уровень закончили. Мы делаем точно так же, потому что им это очень нравится. Кроме того, когда они приходят на второй уровень к кому-то ещё, и их не знают в лицо, — откуда мы знаем, знает он свингаут или нет? А так он предоставляет сертификат: «я закончил вот этот курс!». Отлично, значит, ты можешь записаться на следующий.

Дальше открывается второй курс, туда народ записывается, или из бывших бегиннеров, или из тех, кто занимался раньше, а потом не смог, занимался у одного преподавателя, или было удобно во вторник, а теперь в среду, тогда он приходит на второй уровень к кому-то ещё. Второй уровень — тоже 2 месяца, после чего он получает новый сертификат, потом может пойти на следующий уровень, и так далее. Сначала бегиннер-интермидиат, потом интермидиат, интермидиат адванс, потом адванс, соответственно. Так у нас построено практически всё. Но курсы IA и A у нас построены немного по-другому. Там стоит по пять занятий блоками, в которые всегда можно влиться после этих пяти занятий. То есть, например, 5 занятий на чарльстон, бэк чарльстон, потом что-то на триплстепы, потом снова чарльстон и снова триплстепы.
— Как в твоей жизни появился бурлеск?

Это долгая история, меня об этом часто спрашивают. Это всё началось с моей любви к моде ХХ-го века. Я до того, как пришла танцевать, этим увлекалась, у меня были коллекции винтажных платьев, а потом я пошла танцевать. Я не знала, что есть какая-то связь, я начала танцевать, не имея особо представления об этой культуре. И только где-то потом через месяц я пошла на соревнования по буги-вуги, и я увидела всех там в двухцветной обуви, в платьицах таких. И думаю: «О! Всё очень знакомо». Я не знала, что этим кто-то ещё занимается, кроме наших винтажных энтузиастов — которые просто наряжаются, надевают костюмы и ходят куда-нибудь на мероприятия. Оказывается, вот есть и танцоры! О, как интересно, подумала я, теперь и мне будет, куда надеть мои винтажные платья. Я продолжала накапливать знания о моде и культуре. Тут уже мне стала интересна история танцев. Я стала искать информацию: что от чего произошло. Я написала много статей на Википедии, в том числе про Леонарда Рида, создателя шим шама, есть английская статья, это я писала.

Мне всегда были интересны такие вещи. И всё время я натыкалась на слово «бурлеск». Что это такое? Почему никто про это не говорит, почему это никто не танцует? Я пыталась как-то найти информацию. У кого ни спрашивала, все говорили, что там особо танцевать нечего, и что обращать внимание на него не нужно.

И вот однажды в Херранге, наконец-то, я наткнулась на группу из Австралии, они называются «Sugar Blues Burlesque». Я посмотрела, как они выступают, я поняла, что бурлеск — это очень круто. Всё взаимосвязано, потому что всё время эти ссылки в культуре, которые я находила, были именно на бурлеск. Я поняла, что бурлеск это такое танцевание, тесно связанное со свингом: та же музыка, те же года, тот же стиль, но только направленное на другое, на достижение другой цели. И это какая-то такая часть, которая отсутствовала в моём танцевании, когда я только начала заниматься. Это существенно восполнило мою картину мира. И это настолько помогло мне — и в линди хопе, и в бальбоа, и во всём моём танцевании, да даже просто — в осанке. На фотографиях стала лучше выглядеть поза. И с тех пор, как я начала заниматься бурлеском, очень много поменялось в лучшую, я надеюсь, сторону.

— Что для тебя важнее сейчас — организаторство или преподавание? Какой танец для тебя сейчас основной: линди хоп, бурлеск, бальбоа? Что для тебя первично сейчас, что вторично?

Сложно сказать, всё это переплелось так плотно. Бурлеском я сейчас зарабатываю примерно половину свои денег. Вторую половину зарабатываю преподаванием линди хопа. Бальбоа у нас сейчас в очень зачаточном состоянии. Мы его практически всегда преподаём за бесплатно, мы делаем это регулярно, тренируемся с нашими, потому что бальбоа сейчас занимает большую часть моей жизни. Это сейчас мой основной танец, который я очень люблю, я его лелею и пытаюсь развивать. Он у меня довольно новый, я его танцую всего лет пять, но там столько всего интересного! Хотя бальбоа в зачаточном состоянии вообще в Азии, только вот в Корее немножко танцуют.

Что касается работы, то линди хоп занимает примерно половину моего времени, организаторство и преподавание. Обычно у нас после занятий проводятся летучки преподавателей, на которых мы обсуждаем, например, что нужно поменять, что нужно преподавать, у кого какие группы, у кого пустая группа, кому нужно поменять время, и так далее. Никогда не получается прийти на занятие и уйти вовремя. Всегда после занятия остаёмся ещё на полчаса, на час, обсуждаем какие-то вещи. У нас есть студия, в которой все дороги сходятся, все преподы всё время там появляются, поэтому всегда есть возможность поговорить.

Всё это занимает полностью моё время, и я абсолютно не жалею. Каждый день я преподаю пять дней в неделю и бурлеск, и свинг. Бурлеск я преподаю раз в неделю, а свинг я преподаю 4 раза в неделю.

— Как выглядит твой обычный рабочий день?

С утра, после того, как я позавтракаю и позанимаюсь йогой, я отвечаю на e-mail'ы, делаю рассылку и тому подобное, выполняю свои обязанности по организации Swing Beijing. Иногда мне звонят клиенты, составить договор или прислать им видео. То есть день уходит на административную работу. В 6 часов лёгкий ужин, и вперёд, собираться на занятия. Я стараюсь на занятия наряжаться, стараюсь сделать причёску, даже, может, самую простую. Появляться на занятии не наряженным и непричёсанным — это неуважение к ученикам, поэтому я всегда оставляю минимум час, чтобы привести себя в порядок. Потому что у людей создаётся такое ощущение, что человек старался, готовился к занятию. Это правильно меняет настрой, я поняла это по личному опыту. Если приходить в чём попало, то люди так же относятся к занятию, расслабленно. А если пришёл весь нарядный, то они обычно видят, что преподаватель готовился, это поднимает настроение и помогает сосредоточиться.

Обычно занятие у нас начинается в половину восьмого. Идёт час, потом другой уровень, с 8:30 до 9:30, дальше — 20 минут на ответить на вопросы, выпить водички, а потом ставим плейлист. После этого где-то около 10 начинается вечеринка. Обычно они проходят по понедельникам, хотя в Пекине у нас вечеринки каждый день в разных местах с разными диджеями и организаторами.

Моя вечеринка — по понедельникам, она самая большая обычно, я на ней диджею до полуночи или часа. Где-то в час все разбегаются, даже те, кто танцуют блюз до самого конца. После этого можно пойти поесть, поспать. И на следующий день это всё начинается снова. Во вторник и в среду у нас бальбоа, у нас живой бэнд, вечеринка проходит допоздна, до 4 иногда, а к 8 народу уже на работу.

— Ты упоминала GAP Commercial. Какие ещё ролики произвели на тебя впечатление?

Вообще роликов как таковых в Сети тогда особо не было: было всего ничего. Был GAP, была пара роликов Стивена Митчелла, был Hellzapoppin', всё. Мы посмотрели и поняли, что нам до этого далеко. Потом мы посмотрели какое-то выступление Silver Shadows, тогда они назывались Minnie the Moochers. Они выступали на какой-то эстраде открытой. Это был какой-то 90-й год. Мы смотрели, нам так понравилось! Потом мы смотрели соревнования по соло чарльстону. Там Фрида (Сегердаль) танцевала, не помню, с кем, мы вдохновились очень. Мы с Мурринкой (Мариной Анановой) смотрели, она была у нас мастер по откапыванию этих видео, и мы у неё сидели дома и смотрели эти видео, разбирали их, там что-то обсуждали. Мы все эти видео засматривали до дыр. Поэтому я бы не сказала, что был один какой-то ролик, который на меня произвёл впечатление. У нас был такой голод! Нам было не на кого смотреть, мы все эти ролики смотрели по 20 раз, и каждый из них был важен, мы знали каждую его деталь, каждую вариацию, мы пытались копировать. Потому что некого было копировать, и это было наше вдохновение. Все ролики, какие были, все мы смотрели.
Леру и Слэм (Евгений Демченко)
— Какие люди на тебя повлияли больше всего в линди хопе, в бальбоа, в бурлеске?

Во-первых, Оля Моисеева, естественно. Она была всегда и останется моим гуру, это сильная женщина, у которой столько разных идей. Конечно, моё танцевание до сих пор похоже на её в некотором роде. Далее Мурринка тоже большое влияние оказала, хотя бы только тем, что искала эти ролики, нам их показывала и вообще очень помогала нам поверить в себя. И Слэм, конечно же. Без партнёра я бы не развилась, и наверно, забросила бы это дело, но с партнёром мне, конечно, очень повезло, потому что у нас были общие идеи, общие цели и какая-то любовь к тренировкам и работе над собой. Если бы у меня был другой партнёр, всё бы сложилось иначе. Жене я очень благодарна за это. Вообще, много людей, которых хочется поблагодарить.

Вот, например, питерцы, к которым мы ездили в гости, тоже оказали очень большое влияние. Линди хоп там тогда всячески расцветал, правда, он был не очень похож на линди хоп, больше был похож на сальсу, но это уже другой разговор. Но нам там очень нравилось, там было много партнёров, с которыми было можно танцевать, у нас партнёров было мало, у нас была куча девочек, а у них была куча мальчиков, мы к ним ездили танцевать.

Ну и, конечно, Фрэнки Мэннинг. Когда я поехала в Херранг, я познакомилась с ним лично. И Леннарт. Эти две личности знаменитые произвели на меня неизгладимое впечатление: хотя бы даже тем, что они такие живые и приземлённые, они со мной даже разговаривают, они даже со мной танцуют. Это было нереальное счастье, в которое поверить было невозможно, а вот оно есть.

Фрэнки меня даже узнавал, по имени называл, я не могла просто в это поверить. Потому что мы с ним встречались много в Сингапуре. Он каждый год приезжал туда, и я тоже приезжала, жили там 2-3 недели, проводили время вместе всегда. И он простой человек, самый что ни на есть обычный, который из себя ничего не строит и даже не любит, когда ему говорят какие-то такие вещи: «О вы такой великий, наш гуру» и так далее, когда на него молятся. Он очень не любил это.

Один раз мы ели в Сингапуре в лагере. Мы поели, все сидим за одним столом общим. Фрэнки встает, берёт свою тарелку, он закончил есть, и меня спрашивает: «Ты закончила?» Я говорю: «Да-да, я сама уберу». «Я не это спросил, я спросил, ты закончила или нет?». Я говорю, «Закончила». Он взял мою тарелку и отнёс её туда. Я просто сижу в полнейшем шоке: Фрэнки Мэннинг забрал тарелку, за меня её убрал, я просто не знала, что делать. Он просто взял и пошёл, ему это было совершенно нормально. Это настолько его характеризует как человека! И я поняла, что быть хорошим танцором и быть хорошим человеком — не всегда одно и то же. Но совмещать это, конечно, всегда сложно. Потому что хорошие танцоры всегда немножечко задирают нос. Хотя я не хочу никого обвинять: становится сложно танцевать с бегиннерами, например. Сложно выходить на вечеринки и со всеми говорить, со всеми здороваться, со всеми как-то общаться. Вот Фрэнки мне даже не только в танцевальном плане помог, но и в социальном помог этого избежать. Я танцую с бегиннерами, мне это нравится, я всегда стараюсь со всеми пообщаться, знать своих учеников по имени, что на самом деле очень сложно. Я уже выпустила, наверно более 1000 учеников за свои 13 лет. Я стараюсь хотя бы в лицо их запоминать и с ними здороваться, когда я их встречаю на улице. А это случается часто, народу же много танцует.

— Следишь ли ты за современной линди хоп сценой? Что ты думаешь по этому поводу? Нравится/не нравится тебе то, что ты видишь?

Я стараюсь следить, но мне это делать сложно, т. к. у нас в Китае заблокирован YouTube, Facebook, Google. У нас всё только китайское. У нас есть VPN и прочее такое (сервисы обхода блокировки), но сейчас они просто зверствуют: как только ты подключаешь VPN, тебе вырубает интернет-провайдер, ты сидишь 5 минут без интернета, наконец ты подключаешься обратно, когда подключишь VPN, они опять тебе сеть вырубают. Поэтому очень сложно следить за линди хопом в мире: его негде смотреть. А ездить нам далеко очень и долго и дорого, потому что ехать из Азии в Америку или в Европу — это как минимум $1000 на билеты в лучшем варианте. А ещё виза, проживание, оплата мероприятия, поэтому у нас очень мало кто может себе позволить это, включая меня, потому что сейчас я зарабатываю только танцами. Я езжу раз в год в Европу куда-нибудь: в Херранг, например. Или вот я в этом году поехала в Тулузу, с заездом в Москву. А зимой я езжу по Азии. Я езжу в Гонконг, в Корею и так далее потанцевать.

Это реально непросто, следить за сценой. Но тенденции, конечно, просматриваются, насколько это возможно. Но у нас сейчас совсем другие цели и задачи стоят, потому что линди хоп, в Азии даже, не только в Китае, молодой и нам нужно сейчас на базовые вещи делать упор, а не за тенденциями следить. Хотя, конечно, это тоже важно, люди тоже смотрят видео, когда могут добраться. Смотрят, какие сейчас преподаватели выходят в финалы соревнований, и просят их привезти. Благо экономика в Китае сейчас хорошая, можно привозить кого угодно, в принципе.

Но вообще тут танцоры не знают никого из топов. Было так интересно, когда к нами приехали Кевин и Джо, они такие, ну мы же Кевин и Джо, нас же все знают. Мы им сказали, нет, они вас не знают вообще. Они вас в первый раз видят и в первый раз о вас слышат, поэтому вы не задирайте нос, а давайте-ка преподавайте всё, что нужно. Это я так, конечно, утрирую, забавно это всё, но тем не менее. Ну то есть, они были очень удивлены, что их никто не знает. А мы в Китае — как в бочке, у нас ничего не слышно, ничего не видно. Вот в России с этим всем нам, конечно, очень повезло, потому что у нас, во-первых, близко очень Херранг (и вообще — Европа), можно съездить куда угодно и посмотреть, как народ там танцует — даже вживую. Ну и YouTube, естественно, никто не блокировал.

— Как ты считаешь, нужно ли рассказывать об олдтаймерах, показывать их, популяризировать? Нужно ли это делать? Знают ли ваши танцоры Фрэнки, кого-то ещё, кроме него?

Кроме него, наверное, никого не знают. Может, немного слышали о Норме Миллер, но в первую очередь, Фрэнки, да. Раньше про него народ ничего не знал. Когда был World Lindy Hop Day, и Frankie Manning birthday, мы организовали в связи с этим мероприятие. У нас одна девочка говорит и на английском и на китайском очень хорошо. Она перевела огромную статью про Фрэнки Мэннинга, сделала целую лекцию, показывала видео, фотографии, потому что очень много народу не знает, кто это такой. Мы рассказали, откуда взялся линди хоп, почему мы его танцуем, почему мы смотрим на Фрэнки Мэннинга, когда говорим о корнях линди хопа. Кто такой Шорти Джордж. Рассказали, что был такой танец, break away. История линди хопа почти не известна китайцам. Сейчас народ потянулся к знаниям этим, и вот в этом году мы сделали большой фестиваль, посвященный Фрэнки Мэннингу, на котором мы даже сделали выступление, где танцоры оделись как в Hellzapoppin'. Мы танцевали сначала под медленную музыку, делали любимые движения Фрэнки под Shiny Stockings , после чего мы сделали быструю часть под песню Savoy, и дальше Hellzapoppin' с трюками. Этим народ очень проникся! Но это всё делали преподаватели, больше у нас никто так не может. Но всем очень понравилось, все очень удивились и прониклись идеей. Всё больше стали спрашивать потом, как было в те годы, кто танцевал тогда. Я думаю, потихонечку интерес ещё больше прорежется. Я думаю, что это очень важно — знать историю, знать корни, потому что линди хоп — это живой танец, он развивается, он меняется каждый год, меняется очень сильно. Но если не помнить корней, то можно измениться в совершенно неузнаваемую сторону. Поэтому всегда важно оглянуться, посмотреть и сравнить. Это моё личное мнение, конечно, но я считаю, что это необходимо. Поэтому лично я очень люблю смотреть какие-то исторические ролики, читать про то, как это было. Я всегда с удовольствием разговариваю с Дон Хэмптон, когда у нас есть возможность пообщаться. У неё всегда есть, что сказать, причём не всегда в вежливой форме, но за это мы её и любим.
— Ты активно диджеишь в Пекине, в Херранге. Активно диджеила в Москве. Как ты начала диджеить, зачем тебе это и как ты ищешь новую музыку?

Это отдельная большая тема. Для этого нужно вернуться в 2002 год. У нас вообще почти никого не было, не было диджеев. У нас был один мальчик, Юра, который организовывал вечеринки в ЖЗЛ, «Жизнь Замечательных Людей», был такой клуб. У Юры был один диск, на котором были одни и те же записанные песни. Там была одна быстрая, на которую он всех сгонял в джем, это был кошмар. Нас так достала эта музыка за всё время, нам хотелось какого-нибудь свинга, а он его не любил, он обзывал его «нафталином», поэтому он не разрешал нам его ставить. И мы решили, что организуем свои вечеринки, и будем ставить только «нафталин». Так и пошла, кстати, эта шутка про «нафталин». Мы стали ставить «нафталиновую музыку», её искать. Женя и я стали искать музыку активно, когда мы поехали в Херранг. Послушали, что они там играют, обрадовались, сказали «Блин, нам тоже такое нужно. А где это взять?»

У нас была прекрасная менторша Мэнди Гульд. Восхитительная барышня, сейчас работает в Frankie Foundation. Вообще она очень савойского стиля, крепко держится за корни и она нам очень помогла, просто записав нам несколько дисков своей любимой музыки. Нам это очень помогло, от чего-то можно было отталкиваться с тех пор.

Начали проводиться вечеринки в Москве с более свинговой музыкой, «нафталином», который часть народу не любила, говорила: «ну что за скрипучие пластинки, зачем это, ну что, нет хороших записей нормальных?» А потом народ как-то прочувствовал, проникся, распробовал, понял, как под это танцевать. Всё больше мы набирали свинга, просто потому что некому это было делать, а хотелось танцевать под хороший свинг. Искали сначала просто даже для себя, чтобы танцевать самим. Ну и делиться стали, естественно, мы стали диджеить в Москве, а потом даже стали диджеить в Херранге, потому что коллекция набралась такая порядочная. И с тех пор я диджеила в Херранге каждый год, меня звали туда на работу диджеить иногда по 3, по 4, а один раз 5 недель диджеила вообще. Чуть не загнулась там, честно скажу. Больше так не хочу, поэтому я не поеду в этом году в Херранг, я поеду диджеить в Тулузу, они меня тоже позвали, на такую же зарплату. Можно считать, что я этим тоже сейчас занимаюсь профессионально, потому что коллекция музыки у меня ужасающе огромная, я, наверное, уже перевалила за 90 ГБ музыки. Не вся она танцевальная, но танцевальная там гигабайтов 30. Не только линди хоп, кстати, я собираю ещё рэгтаймы, диксиленды, под которые танцевали в 20-х годах, музыки для бальбоа, блюза очень много, ну и так далее, потому что все эти аспекты нужно знать и иметь для этого музыку, особенно если преподаёшь. Ещё что-то для разминки, что-то для примеров, и так далее.

Вообще я люблю музыку тех годов, я на ней выросла. У меня родители были хипстеры в то время. Они были студенты, и прятали Луи Армстронга пластинки и Булата Окуджавы. Это всё были запрещённые пластинки, а прятали в какие-нибудь советские ансамбли или классическую музыку, взял и туда Армстронга запихал, чтобы никто не донёс. У них была хорошая коллекция пластинок, Армстронга, помню, было 2 пластинки. Одна была «Stars fell on Alabama», там было много медленных песен, и была ещё одна, я не помню название. Там было очень много свинговых вещей. Были «Hello Dolly», «Hellzapoppin'», было ещё что-то такое весёленькое. И когда как-то раз Оля Моисеева на занятии поставила что-то из Армстронга, я узнала эту музыку из детства. Когда мне было года 2 или 3, эти пластинки мои родители слушали! У меня просто навернулись слёзы на глаза, я сказала «О, это же из детства, это же я знаю!». У меня прям забилось сердце. Это были первые месяцы танцевания моего, и такое узнавание было! Я поняла, что всё это настолько взаимосвязано! Что вот это свинг, который я слушала, когда была совсем маленькая.

Я пошла тоже копать музыку. Сначала всего Армстронга, до которого только смогла дотянуться, прослушала его ещё раз и поняла, что под многое можно танцевать, и нужно танцевать, потому что это вызывает в душе настоящие эмоции. Под музыку, которая не вызывает эмоции, не тянет танцевать. Наверное, поэтому я стала хорошим диджеем. Потому что я считаю, что ритма недостаточно, нужно, чтобы прямо цепляло и хотелось плясать, иначе эту музыку можно удалять вообще.
— Насколько у вас в Китае жёстко поставлен отбор диджеев? Следишь ли ты за тем, что ставят диджеи?

Нет, это невозможно, потому что каждый организует свои вечеринки, очень большое разделение. То есть, на своей вечеринке диджею в основном я. Иногда есть приглашенные диджеи, я просто знаю, кто обычно что ставит. У нас, кстати, народ очень любит новые бэнды: Naomi, Gordon Webster, Boilermakers, Hot Sugar.

— А как ты относишься к новым бэндам?

Есть очень хорошие у них записи, они новые, звучат хорошо. Но я считаю, что если система хорошая звуковая, то ставить стоит «нафталин». Если колонки хреновые и вообще плохо слышно, то лучше «нафталиновую» музыку не ставить, просто потому что если плохо слышно, то плохо танцуется, в этом случае лучше ставить какие-то новые команды, вот как Gordon Webster, который играет прекрасный свинг, под него так прекрасно танцевать и слышно хорошо заодно.

Главное, чтобы был свинг, был свинговый бит. Потому что разделение очень чёткое: если ты пришёл танцевать линди хоп, то тебе нужна музыка, под которую хорошо танцевать линди хоп, а не Hot Jazz, под который можно потанцевать чарльстон и попрыгать. А если ты пришёл танцевать бальбоа, то нужно, соответственно, ранние биг бэнды ставить, gypsy jazz, под который хорошо танцевать бальбоа, а не хочется делать триплстепы. Каждому танцу соответствует определённый стиль музыки, я считаю, что этого нужно придерживаться. Неважно, в каком году он был записан. Иногда можно поставить что-то фанковое, что-то рэгтаймовое, но это должен быть какой-то маленький процент!

Когда я работала в Херранге диджеем у нас всегда были сборы, летучка, на ней всегда рассказывали, что нужно ставить, в каких процентах. Один раз нам прислали даже по е-мэйлу такую диаграмму круговую. Написано: порядка 80, что ли, процентов, big band swing, 30-40-е годы, небольшой процент gypsy jazz, потом new orleans jazz, и так далее. То есть они расписали прям по процентам, и сказали, что необязательно строго следовать, но да, это примерно то, что мы хотим видеть на вечеринках. Мне это на самом деле так помогло. Я человек визуальный, у меня так сразу: «О! Да это реально имеет смысл!». Там какой-то один-два процента даже, может быть, фанк, хип-хоп , что хочешь, ставь, это оживляет вечеринку. Даже когда поставишь что-то несвинговое, иногда танцуется, иногда нет, нужно смотреть момент, когда поставить. Но когда это под настроение, это очень даже оживляет вечеринку; и после этого ставишь хороший биг бэнд свинг, и народ очень активно делает свингауты, хотя до этого, может, и подустали.

Это искусство диджея, которому нужно просто учиться на практике, главное — смотреть, как народ танцует и что хочет слышать.

— Закрывая музыкальную тему, все олдтаймеры, не сговариваясь, утверждали, что их любимый бэнд был Count Basie. Есть ли у тебя любимый бэнд?

Я очень люблю Энди Кирка (Andy Kirk). Я обожаю его, и вообще, канзасский свинг, он такой... медовый, столько акцентов, мне очень нравится. Просто мой самый любимый вид свинга! Каунта Бейси, конечно, тоже мне очень нравятся ранние записи, поздние записи нравятся меньше, потому что я чувствую там уже уклон в бибоп. Но Энди Кирк всегда был самым моим любимым! Ну и Луи Армстронг, конечно. Но он очень разный. От годов 20-х до годов 60-х столько разного, что невозможно просто сказать: вот Луи Армстронг, весь, только какие-то периоды.

— Ты, наверное, помнишь, как начала преподавать? Помнишь своё первое занятие?

Да-а-а. О Боже... Моё первое занятие. Нас было очень много. Оно было где-то на Краснопресненской, что ли. Это был какой-то пыльный зал, полуразвалившиеся здание, которое было под снос, был огромный зал. Паркет был пыльный, серый, всё внутри было серое. К нам на занятие пришло 100 человек! На первое наше со Слэмом. Мы с ним были в ужасе, мы не знали, как преподавать. Конечно, все эти люди не остались на занятие, потому что зал был кошмарный какой-то, но осталось где-то 60 человек. Да, у нас была гигантская группа. Часть народу не ушла совсем, а ушла в «Танцкласс». Слава Богу, что они не разбежались совсем.

Потом каждый раз, когда у нас был новый набор, нам приходилось ограничивать количество, потому что народ записывался очень быстро. Я подозреваю, что это из-за того, что мы выступали очень много, и вообще соревновались. Но первое занятие было... Да-а. Никогда не забуду этот день в этом пыльном зале с сотней учеников, о Господи.

Потом мы проводили какое-то занятие в спортзале, не помню, где. Тоже было какое-то кошмарное количество народу, я не знаю, как мы все помещались, как мы успевали уделять всем ученикам внимание. И «Полнолуние» тоже всегда было битком.
Photo © Soraya Huang
— Ты редко, но регулярно появляешься в Москве. Как, на твой взгляд, меняется наша школа и танцевальная сцена Москвы вообще?

Ну, во-первых, поменялись люди, я уже мало кого узнаю. Многие люди уже пришли уже после того, как я уехала, и они выдвинулись уже на какие-то ключевые позиции. Так необычно на это смотреть. Я приезжаю раз в год, вот — уже поменялись. Кто был начинающим в том году — сейчас уже какие-то ключевые фигуры, а ещё через год — они уже взяли в свои руки управление. Это как дети когда растут, знаете. Если с ними рядом, то не видишь, как они растут. А когда их видишь раз в год, то через год это «Ой, Господи, ещё больше!» Такое странное ощущение. Но всё равно остались люди, с которыми мы вместе когда-то занимались, танцевали. Меня очень радует, что не я одна такая. Есть люди, которые танцуют так же много лет, и до сих пор им это не надоело, они находят радость в этом. Это очень важно.

А вообще мне понравилось, что несмотря на закрытие «Полнолуния», всё не закончилось, и даже перенеслось в больший, лучший зал («Роща»). Мне нравится, как здесь всё устроено красиво: фотографии висят, и так далее. Рада, что уделяется всему-всему внимание, есть люди, которым не всё равно, которые управляют клубом, несмотря на то, как бы тяжело ни было.

Я просто знаю, как это — организовывать. Бывает, иногда хочется всё бросить. Потому что не приносит ни удовлетворения, ни денег — ничего. Но если это не бросать, то это, конечно, принесёт плоды. Мне вообще сложно судить о Москве, честно, потому что я приезжаю сюда летом, тут обычно мало людей, мало народу. Все разъезжаются по «Херрангам», дачам и прочим отпускам, сложно судить. Не могу сказать, больше народу танцует или меньше, но то, что всё время появляются новые лица, это хорошо.

— И последний вопрос. Какие у тебя сейчас цели? Может, у тебя сейчас какой-то большой проект? Какие твои творческие планы?

Я думаю, я так и буду продолжать преподавать. У нас просто столько каждодневных целей в Пекине по продвижению свинга и прочее. Но вот сейчас моя личная цель — это улучшить своё танцевание бальбоа, потому что мне это наиболее интересно. Я много этим занимаюсь, а кроме того, я начала активно заниматься преподаванием парных танцев 20-х годов. Потому что их никто не знает, кроме Питера Логгинса и, может быть, Катрин. Единственный, кто танцует пибади, фокстрот, и прочее. Даже парный чарльстон 20-х — мало кто знает больше четырёх фигур! И я сейчас активно этим занимаюсь, мы делали большие мастер-классы по этому, и устроили вечеринку в стиле 20-х, где всё это ставили и танцевали. Это было очень необычно, очень здорово. Я считаю, что это нужно делать иногда, так что, если хотите, в следующем году можно тоже что-нибудь устроить такое весёлое!
ИНТЕРВЬЮ: ЛЕТО 2015, ПОСЛЕ МАСТЕР-КЛАССОВ ЛЕРУ В МОСКВЕ
интервью взял Сергей Гальперин